Черникова Галина Ивановна (1940). Москва

Жизнь и работа Перми, потом в Краснокамске. Переезд в Мантурово Костромской области. В 1970-е ездила в Москву в ЦК. В Мантурово собрала бригаду и отремонтировала многоквартирный дом, в котором поселилась (00:00:00—00:10:41)

[Меня зовут Никита, ещё раз, я работаю в университете, помните, вчера мы общались. Вот. И если можно, вот я…]

У меня… У меня память хорошая.

[Расскажите, пожалуйста, как вас зовут полностью по фамилии.]

Галина Ивановна Черникова.

[Черникова.]

По рождению — Якушева.

[А родились вы?]

Пермь.

[В Перми.]

Вот. А получилось так, что я, как говорится, в своё время столкнулась с такой дикостью, что мне дали как специалисту квартиру. Но однокомнатную. Почему? Потому что, значит, СМУ переформировалась, и поэтому мне только дали однокомнатную. А когда я туда пошла, [нрзб. — вероятно, фамилия] меня пригласила туда, оказалось, я ей сказала: «Квартира продана». «Вот если, говорю, — СМУ продал, или трест продал эту квартиру, я вер…, это самое, как говорится, никаких препятствий мне не будет. Но если первый секретарь горкома партии или председатель горисполкома продал эту квартиру, то ты меня о стенку лбом стукнешь, я не смогу продать». У меня мама — ещё та женщина. Ну она меня пихнула. Вышвырнула из квартиры своей. И мы переехали тогда. И мне пришлось переехать в эту квартиру. Нас зимой, было это в январе месяце, с двумя ребятишками вышвыривают два раза на мороз.

[Это в каком году было? В каких годах?]

Это в [19]70-х годах. Это вот как раз такая… Вообще же ужас. Ну-ну, я поехала в Москву, ну и попала в ЦК. Со мной была женщина, депутат, она…

[Депутат?]

Депутат была женщина. Я ей купила билет. Для меня это не проблема, потому что я пишу стихотворения, видишь [показывает тетрадку со своими стихами]… Вот. Я ей подала, а она, а там было бы… народу очень было много, я ей и достала. Она и говорит: «А ты куда?» Я говорю: «А я… А я не знаю, куда. Мне нужно…», говорю, — «…насчёт квартиры». «Ну, я…», говорит, — «…тут разговаривала с людьми, они предлагают в ЦК». И мы пошли в ЦК. Попали мы туда в ЦК, знаете, сидит жирный бугай, [говорит:] «Трубку надоело мне поднимать». Меня такая злость взяла. Я как стукнула по столу, а у меня кулачок-то крепкий, он на меня смотрит. Я говорю: «Нахуя ты [нрзб.], в бар или в ЦК?» «В ЦК». Я говорю: «Ну». А то это, кто не знал, где этот СМУ, это самое, трест 6. А тут сразу набрал этот трест, поговорил, потом, значит это, набрал представителя ЦК и сказал: «Идите. Сейчас выходите, и вам ответят». Мы с лестницы вышли туда, ну сколько, минут 10–15, и всё было решено. Весь… Нам сказали, что дадут нам квартиру. И по составу, по составу семьи, но для этого я должна попасть ещё, съездить в обком партии. К представителю… секретарю. Я приехала туда, он мне говорит: «Если б знал, что с такой женщиной свяжусь, я бы сразу решил». Почему он не мог сразу решить. Нужно было ехать в ЦК, правда? Ну вот. Одним словом, нам дали квартиру, мы уехали. У нас там не заладилось всё.

[Где вам дали квартиру?]

В Краснокамске.

[Краснокамск.]

Да. Потому что там СМУ переехало, [СМУ № ] 3, переехало в Краснокамск. Значит, там работать я должна была. Поэтому в Краснокамске. И я ходила, значит это самое, а девчонки, которые меня знали, я, значит, с ними дружила, они прибежали ко мне домой и говорят: «Слушай, тебе надо уехать отсюда, из Краснокамска. Мы тебе подобрали два варианта. Уезжай. А то иначе председатель горисполкома будет готовить тебе западню хорошую». Ну и что? Я… [вспоминает] согласовали с мужем и поехали. Вот так. А он мне, значит, говорит: «Я туда не поеду». Развод. Развод? Развод. Я с тремя ребятами поехала в Мантурово Костромской области.

[В Мамонтово?]

В Мантурово [проговаривает отчётливо, по слогам].

[Мантурово. Простите, здесь всё время шум, я не всегда слышу.]

Я… Переспрашивай, переспрашивай, я знаю. Вот. И туда поехала. Мать тоже со мной, с отцом. У них двухкомнатная квартира. Они туда поменяли, а я трёхкомнатную туда поменяла. Приехали туда. Вы знаете, вот Пермь и Мантурово, вот как два…

[Собирателя просят уйти из зала для инвалидов]

Ну и вот. И я, значит, туда приехала. Нашла работу.

[В Мантурово?]

В Мантурово. А там была первый секретарь горкома партии — замечательная женщина. Ну и вот. А я въехала в такую квартиру: и клопы, и… и… тараканы, и моль — чего только нет! И… одним словом…

[Это в новой квартире были тараканы?]

Это не в новой, а мы приехали не в новую, она что-то должна быть новой, но она… не новая, тридцатого года, и…

[Вы садитесь.]

Ну вот. И я, значит, это самое, посмотрела-посмотрела, думала-думала: я могу сделать лучше. Пришла к первому секретарю горкома партии, Галина Михайловна, говорю: «Дайте мне в долг. Вот этот пять-то… наш…. и все…пятиэтажный, шестиподъездный дом. А я отремонтирую его. Но бригаду буду набирать сама. Не то, что кто-то там будет». А я вызвала со своей… С пятого этажа наберу бригаду для того, чтобы… ремонт сделать. Сделать… А что? Люди, которые на пятом этаже, плохо себе сделают? Нет. Этого никогда не было. И вот. Остальные тоже, со всех… Там и конденсация, и отопление, и вентиляция, и водоснабжение — всё были твои люди. Только некоторые, несколько ребят… ребята взяли себе. Наряды я заполняла, да, а нам, кому относилось это здание, да, как вам сказать, снабженец, вот кто, вовремя всегда подавал нам материалы, и столько, сколько я просила. Больше — нет. И отремонтировали здание, значит, в [19]83 году отремонтировали, а в [20]11 кровля побежала. А когда я приехала, я ездила, приехала, смотрю — а они что сделали? ЖКХ давали деньги, и они сверлили и ставили антенны. На…[вспоминает] на такой, как это сказать, кровле нельзя делать антенны. Ну и всё, результат — такие дыры. Сверху донизу, вот так. Вот так. Вот я это писала, но не знаю, сделали — не сделали.

Отца убили из-за квартиры, в доме рассказчицы жили заключенные. В Москве на пр. Мира рассказчицу сбила машина, водитель довёз до Рижской. Рассказчицу хотели несколько раз убить. На Курском вокзале подошёл мужчина и удивился, что рассказчица жива (00:10:41—00:22:13)

[А как, Галина Ивановна, вы оказались здесь?]

Оказалась здесь?

[Да.]

Я так скажу. Во-первых, меня хотели хлопнуть.

[Убить? Хлопнуть.]

И если б не мои собачки, мне бы… Всё. А у меня маленькая там, болонка, и большая, ньюфаундленд, они меня спасли.

[Почему вас хотели хлопнуть? За что? За квартиру?]

Я поставила вопрос… Во-первых, моего отца убили. Из-за квартиры. Там… Ну там, знаете, как объяснить-то, там просто логово этих, зэков, их не выпустили из города, а оставили тут. Тут была закрытая зона и открытая зона, но у меня внизу был зэк.

[Это в Мантурово?]

Да. Он, как сказать, домушник, вот. А у меня дедушка, когда был большевик-чекист, и он немного так вводил меня в курс дела. Так я, значит, это самое, когда приехала, я ж не знала, что там такая… А чего они заставили уйти?

[Потому что для инвалидов зал, а я не инвалид. Ничего страшного.]

Ну и вот. И, это самое, как вам сказать, я спросила соседа, говорю: «Где тут у вас, это самое, участковый?» А он говорит… Я спросила, а он мне и сказал: «Тут как весь ряд сюда — эти всё зэки». Абсолютно все. Бывшие. А у меня — самый страшный. Я его лихо там боялась, чтобы он ничего не сделал с моими детьми или что. И он, это самое…[вспоминает]. И он приходил ко мне, когда меня нет. А хорошо, сантехник узнал. Приду, опять сидит. Бежит. А он бежит, приходит и говорит: [специально делает голос противным] «Ой, Ивановна, у тебя… бежит!» Это значит: «Ивановна, за твой…денежкой». Я ему даю. Вот так вот. И я… Вот. Я так всё. А потом уже, это самое, когда у меня дети-то уже ушли, я ему… Он приходит, это самое, бежит. А я говорю: «Дом взломал? Вот и иди теперь». Три недели у меня лежал, всё. И он у меня, значит, это самое, поставил ключ, такой, который, наверно, на помойке был. Ну, одним словом… это самое. А я из-за пенсии столкнулась с этим, с начальником пенсионного. И её… прошения везде писала. Ну и одним словом, как это самое называется, прижала я их к стенке. И начальника этого пенсионного, и прокурора города, и начальника, это самое, как говорится, главного врача города. Вот трое этих. Тут они меня решили уничтожить.

[Все трое?]

Все трое. Вот первый, значит, это, мне… Устроили мне. Убийство хотели сделать. А до этого моего батьку убили. Он пошёл на рыбалку зимой, и его пешней по голове. Его привезли домой, вернее, в больницу, травмопункт. Меня не пустили, я сколько ни ходила, сколько не крутилась, всё, пока, пока он душу Богу не отдал, меня не пустили.

[В больницу вас не пускали, да?]

Нет, не пускали. Если пустили, дак я бы там, конечно, заставила бы их работать. А они отдыхают. Очень плохо они делают, оно им надо? Ну и вот, одним словом, они, это самое, они мне, говорю. Потом вот эта история, после. Я сказала: это сделано специально. Вот. Потом я, как это сказать, вот всю эту нашла адвокатов, он в этом, в Ленинграде, хороший мужик. Вот так говорю: [нрзб.]. Вот он тоже. Он мне помог разгрести то, что чё они на меня навалили, а они мне хотели там начисления, начисления по всем: и по вот налоговую, и на кассы все, столько накрутили, что можно квартиру взять и в карман положить. Вот такое. Ну вот. А это самое, Иосиф Тогович [?] всё это мне счистил, значит, ну одним словом, я теперь хожу чистенькая. Вот. Так мне теперь другое делают. Я когда приехала только ещё в Ленинград, шла, переходила Садовую улицу с коляской, и посередине улицы моя коляска села. С этой стороны машины идут, с этой стороны машины идут. Только остаётся 50 шагов до меня. Я даже не… не успела даже испугаться. Ребята, студенты, [смеётся] подхватили меня, и подхватили коляску, и притащили, поставили, и смотрят на меня так это, такими глазами!

[Испуганными?]

У них испуг! А у меня — нету. Я просто, знаете, наверное, просто какая-то такая, как вот бывает, апатия.

[Шок?]

Во, шок такой. Ну и вот, и они, значит, меня притащили на вокзал, на вторые сутки я себе коляску нашла. Это в [20]16 году, где-то это было не то в июне, в июле, не знаю. Вот коляска была вторая куплена. А сейчас эта шестая коляска.

[Седьмая.]

Седьмая, это седьмая. Вот. И, одним словом, вот получается, мне всё время ломали. Всё время ломали, ни одной, и тут, и там, и везде. Дело в том, что мне, это самое, как говорится, и надо мной изгалялись. Среди зимы в [20]16 году на меня, значит, наехала машина. Уже, одним словом, я с того света. Это самое, никого не было, проспект Мира, вот здесь, да, и вот ближе к это самое, как говорится, к концу, вот, переходила я дорогу, никого не было, со мной шли несколько человек, а наехала машина, задом, именно на меня. Вот. И когда меня подняли, люди стали осматривать, этот шофёр схватил мою коляску, сунул в багажник, а он такого типа, знаете, как говорится, башмачка [машина — каблук].

[Да, понял.]

Вот. И меня тоже схватил, и туда. И спрашивает: «Куда везти?» Я говорю: «На Рижский». Он меня на Рижскую привёз, выгрузил, мотанул…

[И уехал?]

И исчез. Я даже не успела записать его номера. Единственное, что запомнила — вот такого цвета вот, вот как раз такого цвета была это самое…

[Машина.]

Коляска… Машишка… Это…

[Кузов.]

Да. И ещё что было, акцент эстонца. А я многие знаю уже эти вот, ну, приходится сейчас, у меня память хорошая. Вот. И я, это самое, запомнила. Больше ничего не запомнила. Когда приехала через… уже, а я была на Курском вокзале. И вот я, значит, пришла через второй или на третий день, иду по коридору, подходит ко мне парень, мужик, такого возраста как ты или чуть немножко постарше. Обошёл меня, стал и говорит: [изображает удивление] «А ты живая!» Второй раз обошёл, опять: «Ты живая!» У меня как в лоб: так, получается, на меня наехали специально? Наехали-то специально? Вот. Через два дня после этого, или три дня прошло, идёт опять какой-то парень.

[Это на Рижском было? На Курском?]

На Курском, вот здесь. Вот. И, значит, идёт парень, и опять встал: «Хм, живая!» Я тут же поняла: это сделано специально.

Рассказчица вырастила сад в Мантурово. Соседи пытались напасть на неё среди ночи, но она спряталась, ее спасли собаки. Дом обокрали (00:22:13—00:34:22)

[А как вас собачка спасла?]

А как собака? Я так скажу: вот дело в том, что я всегда тренировала своих животных. У меня животные, ну как, существовали вместе с… Вот. Значит, у меня болонка была. А я тогда предпринимателем работала, у меня денюжки были хорошие. Чего, это самое, как говорится, я не умею врать. И мы… и я решила взять ньюфаундленда.

[Большого?]

Большой, мохнатый. И вот, значит это, и болонка — одним словом. Вот. И это самое, значит, я себе-то что-то урезала, но собак я взяла. Ну и вы знаете, а их… дрессировали мы их, и они уже… Осенью это было, ну как можно сказать, я там специально взяла, чтобы мне охраняли. Я же вам сказала, что там люди такие, так они, значит, у меня смородины только 46 кустов, 2 — ежевика, и всё у меня, я так скажу — со всего Советского Союза из ботанических садов. Потому что я писала стихи, и с праздниками поздравляла, и всё, что любые семена, всё, тогда трудно было достать, а у меня всё было. Ну, самое, как говорится, я тоже, как говорится, людям всегда помогала. Во-первых, это самое, этот сад создавала я. Тоже при помощи первого секретаря горкома партии. Пришла к ней и говорю: «Вот давайте сделаем сад». Она мне согласилась. Ну и вот, и я, значит, это самое, навызывала. И значит, у меня там была, у меня был вагончик, а кирпич я не успела положить, кирпич, из кирпича дом. Я только теплицу сделала: 9 метров на 3, под стеклом. Вот. Этот фундамент — метров 20, водоём: 24 на 24 на 1,5, тоже кирпич, и это самое сделано всё. Ну, одним словом, всё сделано было на 5. А помощники у меня большие, девчонки, девочки. Они всё умеют. Они всё-всё умеют.

[А девочки — это кто? Дочки?]

Дочки. Да. У меня сын и две дочки. Ну и вот, и значит, это самое, а они работали, поэтому они приходили только покушать и уходили домой. А я оставалась с собаками. Ну и вот, беру, значит, среди ночи. Лапка, болонка, меня носом в щёку — поднимает. А вторая с меня одеяло стягивает, ни звука. И показывают: выходить надо в коридор. Я вышла, а там, значит, за, это самое, за забором слышу голоса мужские. Около десяти я насчитала, может больше, не знаю. Ну, около десяти точно. Только два я узнала, кто, а больше не знаю, кто. Соседи. Вот, два соседа: Николай и этот, Васька. А света нету. А голоса идут. Значит, это не за добрым пришли. Ну и вот. Я быстро оделась, всё, и подумала: если я возьму с собой Ладу, она бокалы большие [лапы] в земле оставит, за нами последуют, ну, найдут. Вот. Я ей положила руки на голову и сказала: «Лада, ждать». Всё. А Лапку засунула в пальто. Только вышла, стала закрывать, а она у меня выскочила по аллее. А там, значит, через весь сад — аллея. А там, значит, во все стороны грядки. Ну и она туда, мужиков отвлекала своё внимание. А я, значит, быстро, там соседи, я видела, что они сделали дырку, чтобы идти за земляникой. У никого не было…

[А у вас была.]

А у меня была. И у меня малина была. Тоже, да. Ну, если ты уж делом занимаешься, то ты должен знать. Так вот я только туда засунулась, смотрю: уже Лапка. И суёт свою мордяшку, сюда залезла, и хвост, подобрала ([неправда, что] говорят [маленькие собаки] — бестолковые), хвост подбирает, потому что белый — видно.

[Чтоб не видно.]

Да, чтоб не видно. Мы только вышли, значит, перешли поле, а там везде уже осень, нигде ничего нету. Я увидела, значит, в старом саду домишки, там 2 на 2 домик, это самое, небольшой сарайчик. И между этим — крапива. Ну я и туда, в крапиву. Ну, сколько, обожглась — не обожглась, но зато… Как только мы сели, Лапка мне, это самое, засунула голову мне в рукав и затаила дыхание. Я поняла, что близко. Только она засунула, говорит: «Вот она где-то там, вот тут вот где-то», — это Николай говорит. Ну вот. Ну, а чё: походили-походили, ну, полчаса, наверное, мы парились в крапиве. Вот. Ну и что, ну вот так и вышли оттуда. И мне пришлось уехать. Я знала, что, если я уеду с девчонками, они у меня квартиру оприходуют. И могут нас поймать. А я решила: девочек они не тронут, пока я не появлюсь. Вот. Мой характер не очень, конечно. Когда я… так вот, я провела, приехала, наконец, домой, у меня всё оприходовали. У меня хорошая библиотека была, 5000.

[Книжек?]

Только… Да. Библиотека. И 2500 книг на продажу. Я тогда, я говорю, что я предпринимателем работала, у меня, значит, это самое, и у меня марки были.

[Что, простите?]

Коллекция марок. Марок.

[Коллекция марок была, да.]

Да. Большая. Марок. Не знаю, что там осталось. Много погибло. Всё было закупорено, всё сделано. Но, ребята мои, туда не пойду, это вот внизу сосед. Причём как: когда я, значит, мы приехали с Москвы, вот, а до этого я купила эти, подносы. Два. И вдруг заходит женщина, старуха, высокая, в чёрном. Тычет мне: [имитирует акцент] «Эти подносы-та серебряныя». Я говорю: «Нет». Вот. Она ушла. Я говорю, у ребят спрашиваю: «А кто это такая?» «А это», говорят, — «Евстратова», вот эта вот соседка. Значит, он между двумя этими. Когда привезли мы первый раз, и сейчас приехали, он в это время уже у нас шастал. И я почему узнала, так он, значит, взял, на эти подносы поставил тяжёлую, значит, бобину, у нас стояла. Ну, для меня это не было тяжело, я умею хорошо поднимать тяжёлую гирю. Вот. Ну, меня дед научил. Он из меня мужчину [смеётся]. Но, между прочим, это хорошо, потому что мне это сыграло в том, что я вылезла. У меня митральный порок сердца был с детства. И вот дед меня, это самое, помогал. Бабушка с одной стороны, а с другой — дед. Ну и вот. И, значит, я взяла и пошла к соседке, и сказала. Так он взял, свою мать отправил обратно домой, в Ставрополь, да, а через некоторое время она умерла. Через два-три, ну, целую неделю или две пожила она после этого, а была здоровая. Вот какой это изверг.

[Галина Ивановна, я правильно понял, что вы не едете домой, чтобы квартиру дочек не трогали?]

Да.

[То есть, когда вы будете, они вас могут тронуть?]

Да. Да. Да и там у меня, я приехала, там у меня ничего нет, всё вытащили, всё это, как вам сказать, всю мебель вытащили, всё вытащили. Так самое главное, что они в любой момент могут просто вот так моего отца шлёпнули, мою мать… Мать тоже убрали. Они… И боюсь, что будет, как говорится, дочек.

[А с дочками вы поддерживаете связь?]

Нет.

[Нет уже.]

Они, как говорится, мы как будто бы ссоримся. Зачем это?

[Понятно.]

Я сейчас не знаю, где мой сын. Вот сын приезжал, и не знаю, где он? Не знаю.

[Давно приезжал?]

Да.

[В Мантурово?]

Нет, в Пермь приезжал. Там у нас, это самое, родственники. Не такие хорошие. То есть, вот муж, его сестра, он к ним приехал, они его обобрали. Хорошо попал. Такие ещё.

Жизнь на Ярославском вокзале, Казанском вокзале. На Казанском вокзале охранники «безобразничают» (воруют). Рассказчица пишет стихи (00:34:22—00:41:48)

[Галина Ивановна, а вы, получается, с какого года на вокзалах в Москве? С 2017 или 2016?]

С [20]16.

[16, да? И сначала вы приехали, ночевали на каком вокзале? На Рижском или на Курском?]

Я первый раз приехала, это самое, на Ярославский. Во. На Ярославском была. Ходила, значит, в этот, как вам сказать, где станция. Но нас тогда никто не бил. Время такое было, что нас никто, никому мы не нужны. Просто масса… Как балласт. Вот когда в [20]16 году я приехала, да, уже в конце года, то есть, подала заявление, потом приехала в [20]17, вот тогда мне, значит, добавили к моей пенсии сначала тысячу, потом три, а потом четыре. Но моей [по инвадидности] пенсии нету, и надо сейчас писать и снова идти во все организации. А что мне делать?

[Галина Ивановна, вы здесь, на Казанском, довольно давно уже?]

Да.

[Расскажите, как вы здесь живёте, существуете, как едите, как вас пускают сюда — за денежку или по справке?]

Я же говорила, что я инвалид?

[Да.]

Но я до сего времени этой справкой не пользовалась. Я работала на клуб. Потому что работа даёт человеку быть человеку. А ходить и просить милостыню, что у меня, это самое, как говорится, вторая группа, я не из тех. У меня митральный порок с детства, а шесть межпозвонковых грыж уже приобретены во время студенческих посещений колхоза. Один раз, больше никогда [смеётся]. Мне дали необъезженную лошадь, а я ж, даже не объяснили, как ей управлять. И я полетела. Вот. Но, одним словом, работала я и считаю, что как, раньше ведь комсомольцы были, да, мы не считались со своим здоровьем. Нам хотелось больше сделать. Вот и всё. А я всегда организовывала, была старостой групп, ну и всегда организовывала.

[Организатором.]

Организатором [смеётся].

[Правильно я понимаю, что здесь вы уже живёте около года? На Казанском.]

Почти.

[Почти год. И всё время в этом закутке?]

Нет. Там вот, это самое, в середине, там лучше было, больше места. Но там было… стало холодно, и нас вот сюда перетащили. Ну, меня хотели выбросить, но потом смилостивились и оставили. То есть, я так скажу, что там было, как говорится, неприятности, я считаю, что это всё это можно пережить. Я очень признательна руководству этого самого вокзала [Казанского], что они мне помогли, как говорится, устроиться. И сейчас вот… Единственное, что мне надо вот: чтоб мне дали мне возможность куда-то… Я в камеру хранения поло\жила, а там [нрзб.]. И теперь я не знаю, че делать. Вот если мне мужик, да, если он мне поможет, в том смысле, что останется у меня с вещами, и просить будет, может быть. Может, вы мне подскажете, как это сделать?

[Я не знаю, я попробую. Это наша с вами не последняя встреча, я буду к вам приходить время от времени, смотреть, что и как происходит, и немного помогать. Спрашивать, может, как можно где-то вещи оставить.]

Да не, тут можно вещи оставить, только лишь бы чтобы, как говорится, товарищи не безобразничали. А то у меня один раз…

[Украли?]

Безобразничали. Да. Ну, я сама, как говорится…

[Товарищи безобразничают, которые здесь бездомные или охранники?]

Охранники.

[Охранники сами?]

Вот. А теперь этот, не безобразничает. Я его поставила на место.

[Отругали?]

А?

[Отругали?]

Нет, зачем? Когда ругаешь человека, он, наоборот, а вот если сделаешь так, что ты обтекаеешь…

[Вы ещё говорили, что вы писали или публиковали стихи?]

Никогда я, никогда я не публиковала стихи.

[Просто писали?]

Писала, у меня… Во! Вот знаете, мне было как-то их попробовать достать. Они у меня в этом вот, туда написать надо, вот где, чтоб мне вернули эти книжки. У меня такие вот книжки, ну такие вот. 5 штук, с стихами. Написаны моим почерком.

[Тетради, получается?]

Ну да, тетради.

[А где они у вас?]

А?

[А где они у вас?]

Дома.

[Дома?]

Да. А там если договориться… Если получится, это будет очень хорошо. У меня там, я не знаю… Ну вот, почерк мой.

[Собиратель читает:

Утро, как вода…

Утро как всегда.

В пятом часу

Ноги в носках

В тёплых домотканных не мёрзли.]

Ну это не, я вам дам сейчас те, которые… Это я просто, что мой почерк такой.

[Да, понял. Но это надо разбирать.]

А?

[Надо разбирать.]

А потому что, знаете, это не я виновата, а ручка.

[Неудобно.]

А дело в том, что выпускают такие ручки, они не пишут по-человечески. Вот и всё. [Собиратель ищет ручку — дает ей.]